Из непарнокопытных Грэви предпочитал зебр.

Может, его привлекало своеобразное чередование черных и белых полос на теле этих животных, которое ученые называют "расчлененкой", или действовал механизм воспоминаний об Африке, где он чувствовал себя человеком, то ли сказывался детский опыт походов в зоосад.

Но с зебрами у Грэви был особый язык.

И еще... они снились ему каждую ночь.

Некоторые зебры появлялись всего однажды, но при этом могли сообщить Грэви нечто особенно важное, а других он знал уже достаточно хорошо и даже имел с несколькими зебрами запанибратские отношения.

- Мое почтение, матушка Квагга!- восклицал он при радостной встрече,- Как обстоят у нас дела на юге?

- Давненько не виделись, масса Грэви,- улыбалась зебра,- у нас на юге период дождей Мчжоу, а в это время растения наливаются соком.

- Должно быть приятно лакомиться свежей зеленью,- подмигивал Грэви матушке Квагги и оба счастливо смеялись над этим удачным обстоятельством.

- Если бы все были зебрами,- мечтательно проговорила Квагга,- то вам, как старому другу я показала бы место, где растут особенно сочные стебли бабараки. Иногда мне становится жаль, что многие не могутнасладиться вкусом бабараки.

- А нет ли какого способа стать на некоторое время зеброй, чтобыпопробовать бабараку, а потом вернуться в самого себя и проснуться утром как ни в ком не бывало?- вдруг спросил Грэви, предположив самое невероятное.

- А как же! Способ стать зеброй довольно прост!- воскликнула Квагга,- Только вот потом, захочет ли та часть тебя, что побывала в зебре, делать вид, что она ни где не бывала?

- А бабарака действительно вкусна?- уточнил Грэви.

- Я не знаю что тебе ответить. Слова бессильны.

Если бы зебра стала расхваливать неповторимый вкус бабараки, Грэви, по всей видимости, удовлетворился бы самым простым описанием. Он составил бы собственное представление о бабараке и, при случае, самотыскал бы ее среди прочих растений. Грэви даже допускал мысль о селекционном подвиде бабараки, разводимом на особых плантациях в условиях наилучшей урожайности.

- А можно мне взглянуть на бабараку, матушка Квагга?- осторожно поинтересовался он.

- Как! Неужели я не говорила, что бабараку могут увидеть тольконастоящие зебры?!

 И Грэви ничего не оставалось, как немедленно стать зеброй.

- Сколько времени это займет?- решительно спросил он, взглянув на часы.

Было семь минут восьмого, а просыпался Грэви обычно около десяти часов утра.

- Не так скоро и вовсе недолго, - обьяснила Квагга, подставляя полосатую спину,- надо добраться до табуна.

Грэви деликатно оседлал матушку Кваггу и вежливо восхитился рисунком на ее спине.

- Это наша внешняя черта,- рассказывала в дороге зебра,- однако, всем известно, что все внешнее имеет и внутреннюю суть. Суть зебры в чередовании. Тот ветеринар, что назвал рисунок зебры страшным словом "расчлененка", просто не нашел с нами общего языка. Согласись, что глупо заставлять зебру говорить по-человечески.

- На каком же языке мы с вами общаемся?- удивился Грэви.

- Это так называемый адаптационно-условный язык, включающий в себя жесты, мимику, интонацию, звуковые и зрительные знаки, особые энергитические эманации и психозаряды... Впрочем, не советую тебе останавливаться на чем-то отдельно, поскольку тогда может нарушитьсягармоническое равновесие, а без него язык совершенно перестает быть понятным.

Они скакали по песчанным просторам навстречу бледному солнцу, так похожему на луну, которое слепило Грэви глаза и одновременно припекало затылок.

- Чередование, если хочешь знать, это повсеместный и непреложный процесс,- продолжала рассуждать Квагга,- но взгляни на мою спину, каждая полоса уникальна и неповторима. Иногда встречается подобие симметрии и похожесть формы, но при тщательном рассмотрении найдутся непременные отличия. Таков закон природы. И, кстати, мы добрались до места.

Квагги остановилась в кругу зебр и приветственно кивнула.

- Может, мне встать на четвереньки?- спросил Грэви, едва спрыгнул на песок и оказался в зентре круга.

- Оставайся в естественном положении и ни о чем не волнуйся,- успокоила Квагги.

Зебры бегали по кругу, все увеличивая скорость и скоро Грэви не мог уже сосчитать их количество.

Он крутанулся на месте, стараясь совпасть с общим движением, чтобы снять головокружение, вызванное бешенной скачкой. Это помогло, но уже невозможно было остановиться. Грэви волчком завертелся в кругу бегущих зебр.

У него перехватило дыхание и, впервые в жизни, он потерял сознание.

А когда он открыл глаза, Квагга протягивала ему сочные стебли бабараки.

- Ты прекрасно выглядишь,- обрадованно сказала она.

Грэви упоенно жевал бабараку, которая оказалась так вкусна, что можно было есть ее бесконечно.

Он поедал бабараку и удивительно быстро рос.

Ноги его стали выше гор, а голова поднялась за облака.

Он становился все больше, но странное дело, чем больше он становился, тем легче весил.

Бабарака делала его легче пушинки.

Грэви взлетел в воздух и кувыркался в воздушных потоках, подставляя солнцу полосатую спину.

- У тебя прекрасно получается!- кричала Квагга, которая тоже вкусила бабараки и летела, пристроившись к облаку, забавно повторяя его форму.

Теперь Грэви уже не был уверен, что она - зебра.

А вскоре он потерял Кваггу в бескрайних просторах космоса.

И стал таким большим, что на его светлых и темных полосках создавались целые миры с населяющими их существами.

Они рождались, жили всю жизнь и умирали.

А Грэви летел и летел, ощущая чудесный вкус бабараки и совсем не чувствуя своего тела.

Он без сожаления вспомнил, что совершенно не спросил у Квагги как вернуться в самого себя. Возвращаться было ни к чему. Он оставался собой, хотя стал и кем-то еще. Вполне возможно, что зеброй.

Ведь из непарнокопытных он предпочитал именно зебр.